Интервью Н. В. Кондратовой каналу “Кардиошеф”
Друзья, приветствуем вас, вы на канале “Кардиошеф”. Меня зовут Екатерина Яцкевич. И сегодня не только о сердце, но и о самом важном — о здоровье — мы будем говорить с доктором медицинских наук, профессором Российской академии наук, главным врачом стационара многопрофильной частной клиники АО “Медицина”, в стенах которой мы находимся, — с Натальей Кондратовой.
— Наталья Владимировна, хочется начать разговор, мне кажется, даже немножко философски, но очень важно для каждого человека. Это доверие. Мы в нашей жизни очень много чего доверяем. Наше время доверяем, детей, здоровье. Но важно, что здоровье — это та составляющая, которая стоит у всех на первом месте. И выбрать своего врача, выбрать клинику, где будешь лечиться, очень важно. Что для вас входит в понятие “доверие”?
— Это действительно вопрос философский. Доверие — это то, что очень важно, чтобы оно сформировалось между врачом и пациентом. Если это по каким-то причинам не происходит, пациент приходит ко мне и говорит: можно я поменяю врача? То я всегда говорю “да”. Потому что если контакт не сформировался, то несмотря на то, что врач может быть замечательным хирургом, прекрасным специалистом, у них все равно ничего не получится. И как выбрать своего врача — это вопрос очень философский. На него есть философский ответ: почувствовать сердцем, понять, что этот человек вызывает у тебя это доверие, что у тебя установился с ним психологический контакт. Но есть еще, конечно, и объективные вещи, потому что, приходя на прием к доктору, что может оценить пациент? Он может посмотреть на врача и сказать: “Да, врач прекрасно выглядит. Он вежливо со мной разговаривает, у него прекрасная улыбка, он приводит какие-то убедительные аргументы”. Но пациент редко может оценить, правильно ли врач действует, правильно ли он думает. Вот, например, приходит пациент на прием к хирургу — хирург должен делать ему операцию. Ведь пациент не может оценить, какие у сердечно-сосудистого хирурга, например, навыки проведения этих операций. И поэтому кроме личного впечатления ему нужна еще какая-то объективная информация: про врача, про клинику. И вот эту объективную информацию могут предоставить только специалисты — те специалисты, которые проводят оценку клиники по тем или иным параметрам. И много лет у нас был опыт международной аккредитации, по стандартам международной объединенной комиссии JCI. Несколько лет назад Росздравнадзор разработал собственные рекомендации по оценке клиник, и мы уже два раза проходили аккредитацию Росздравнадзора. И когда кроме личного впечатления пациент имеет еще объективную оценку... А аудиторы, которые к нам приходят, осматривают все аспекты деятельности организации — даже то, что всегда остается за занавесом для пациента. Например, работа центрального стерилизационного отделения. Ведь каждый пациент хочет, чтобы во время операции были четко соблюдены нормы инфекционной безопасности, чтобы потом не было никаких инфекционных осложнений. Но ни один пациент в жизни не ходил в центральную стерилизацию. Он не знает, как она работает. Аудиторы, которые приезжают к нам для проверки, туда идут в первую очередь. Туда идут специалисты, которые знают и понимают, как это должно быть организовано, чтобы это было качественно. Поэтому, отвечая на ваш вопрос, безусловно, почувствовать сердцем, почувствовать это самое доверие, чтобы доктор понравился. И второе — все-таки иметь определенную оценку специалистов клиники в целом и этого врача в частности.
— Ну вот вы, действительно, уже, получается, 3 года лидеры отечественного здравоохранения. Но я хочу сказать, что вы не только практический доктор, но вы еще написали диссертацию научную, докторскую диссертацию, которая как раз связана с обеспечением безопасности и качества оказания медицинских услуг - “Научное обоснование обеспечения качества и безопасности медицинской деятельности на основе внедрения комплексной системы стандартизации в медицинской организации”. Как вам удается это реализовывать на практике. Вот то, что вы сказали, остается за кулисами. Это огромный пласт работы. Как получается это организовывать?
— Это очень связанные вещи, потому что медицинская наука — это наука, которая не отделима от практики. Она на этой практике стоит, она для этой практики живет, она должна быть внедрена в эту практику и никогда не будет от нее отдельно. Поэтому результаты моей докторской диссертации строились на опыте практической работы и на том аспекте, которому, к счастью, сейчас уделяется все больше и больше внимания в нашей стране. Это аспект именно безопасности пациента. Есть некоторые факты, которые в свое время произвели на меня большое впечатление. Вот существует градация видов деятельности, видов активности по потенциальному риску пострадать в результате какого-то несчастного случая или какой-то ошибки. И вот, например, авиаперелеты, которых многие люди боятся, относятся к одной из самых безопасных сфер деятельности, если посмотреть на статистику, сколько происходит несчастных случаев на количество пассажиров, принимающих участие в авиаперевозках. А, например, альпинизм намного менее безопасный, потому что там количество несчастных случаев больше.
— Ну вот, кстати, автомобили. Они вообще самые опасные считаются.
— Автомобили те же самые, правильно вы говорите. Или, например, прыжки с парашютом. Вот как вы думаете, если вот здесь у нас прыжки с парашютом, а здесь у нас авиаперелеты, то где стоит медицина?
— Мне вообще даже кажется, что она опаснее, чем прыжки с парашютом.
— Правильно! Действительно медицина опаснее, чем прыжки с парашютом. И это не потому что медицина плохая, а потому что когда человек приходит за медицинской помощью, особенно в стационар, это всегда результат работы очень-очень большого количества людей. Это не только хирург, который делает операцию. Это фирма, которая произвела кардиостимулятор, который должен работать совершенно определенным образом. Это санитарка, которая определенным образом убрала эту операционную. Это информационные системы, которые обеспечивают поддержку этой операции. Это наркоз, это качество лекарственных препаратов, это много-много мелочей, которые все должны сработать хорошо для того, чтобы пациент получил результат. А чем больше компонентов в системе — тем больше вероятность того, что в каком-то из этих компонентов произойдет сбой, и в итоге результат будет не тот, на который рассчитывает пациент. И задача вот этого направления — безопасность в медицинской деятельности — помочь создать такие условия, при которых ошибка будет почти невероятна. Вот этим я и занимаюсь много лет.
— Да, более 20 лет, кстати, ваш стаж работы. Но очень хочется поговорить теперь о тех особенностях, которые есть в стационаре, потому что они действительно удивляют. И, мне кажется, они удивят и наших коллег врачей, и они удивят, наверное, приятно, обычных пациентов. Начнем с того, что у вас очень тесная связь с родственниками пациента. И доступ к истории болезни есть как у самого пациента, так и у его родственников. Насколько это у вас получается сделать, потому что многие ведь боятся, что родственники начнут изучать подробно, они будут врачам много вопросов дополнительных задавать. Вот как вы организовали вот эту часть.
— А мы-то как боялись, когда мы открывали историю болезни для пациентов и родственников. Мы просто внутренне вот так вот собрались и думаем, что же сейчас будет. Занавес открылся — и мы, честно говоря, ожидали большого количества жалоб, потому что мы поняли, что пациенты сейчас будут читать все, что пишут врачи. А врачи не всегда пишут так, чтобы это можно было читать пациентам — так, по крайней мере, раньше считалось. Мы были очень удивлены тем, что жалоб у нас стало не больше, а меньше. И когда пациенты получили доступ к своей истории болезни, и члены семьи получили доступ к истории болезни, у них уверенность в том, что нам нечего скрывать, и мы делаем все правильно, во много раз возросла. И возросло то самое доверие, о котором мы с вами говорили в самом начале. Более того, вот у нас есть пациенты, которые лежат в реанимации. И мой доктор недавно звонил родственникам и говорит: “Давайте я вам расскажу, как у нас дела, что у нас происходит”. Они говорят: “Зачем, мы и так все читаем, мы в общем в курсе, нам все понятно. Если какие-то вопросы будут, мы вам дополнительно перезвоним”. У нас много лет была принята такая модель взаимоотношений между пациентом и врачом, которая называлась патерналистская. То есть доктор был такой вот патриарх, такой строгий родитель, который сидел…
— Недоступный
— Недоступный абсолютно, он был такой владелец сакральных знаний. Он сидел где-то на троне или вообще где-то высоко в облаках на небе. И вот к нему где-то там внизу приходили пациенты с какими-то своими просьбами. И вот он им с этого своего трона, с этого своего облака как-то объяснял. Сейчас совершенно другая модель взаимоотношений. И вот это понятие “медицинская помощь вокруг пациента”, patient-centered care, — это большой-большой тренд в современной медицине. Тренд последних лет, когда мы совершенно переместили акцент на пациента, на его потребности. И вот это понятие, “потребности пациента”, оно намного шире, чем необходимость дать ему таблетку. У пациента есть потребность понимать, что с ним происходит, соответственно, врач должен ему объяснить, что с ним происходит. У пациента может быть самая простая потребность: мне не подходит эта подушка, дайте мне другую. Мы должны уважительно отнестись к этой потребности и постараться создать для него максимально комфортные условия. Поэтому потребность в понимании — это одна из базовых потребностей человека, и мы стараемся максимально на эту потребность ответить.
— Вот вы уже сказали про реанимационную помощь, да. Она тоже считается такой более закрытой для родственников обычно. Родственники переживают, звонят, там только говорят одно слово, что там положительная динамика или слабоположительная. И действительно непонятно, что скрывается за этими словами. У вас же есть оповещение родственников, когда вы говорите о том, что повезли их родственника на операцию, привезли, какое состояние. Вот как эта часть организуется, что вы даже всем сообщаете об этом.
— Это тоже вопрос потребности. Потребности не только пациента, но и членов его семьи. Потому что если раньше у нас был patient-centered care, то теперь у нас patient- and family-centered care. То есть мы должны организовывать свою помощь и вокруг членов семьи, которых мы тоже должны максимально вовлекать в этот процесс. И, конечно, если ваш близкий человек поехал на операцию, вы, наверное, хотите сразу же узнать, когда хирурги закончили и что все в порядке. Поэтому мы организовали такой сервис, и он очень востребован, и у пациентов он вызывает большой положительный отклик. И на самом деле это хорошо и для медицинской организации, потому что пока у нас не было этого сервиса, родственники пациентов после операции начинали звонить в колл-центр с вопросами: “Как там Иван Иванович? А хирурги уже закончили или еще не закончили? А когда закончат? А вы узнаете, когда закончат, — сообщите нам”. Это была нагрузка в том числе на сотрудников клиники. Сейчас мы это автоматизировали и стало хорошо всем: и пациенту, и родственникам, и хирургам, которым никто не названивает на телефон, и всей клинике в целом.
— И вот действительно вы рассказываете такие вещи, которые раньше, казалось бы, были недопустимы, а теперь, организовав это, всем становится хорошо, понятно и, главное, спокойно. Опять же, вопрос в безопасности, о которой мы говорили в самом начале. Еще, Наталья Владимировна, вы говорите про то, что родственники даже могут наблюдать за пациентом, когда он лежит в палате. Вот это уже высший уровень доверия, потому что здесь же уже не только лечение, но и отношение медперсонала к нему, вообще условия, в которых он находится. Вот расскажите подробно об этом, как они наблюдают за своим родственником.
— Это востребовано для определенных категорий пациентов. Пациенты пожилые, пациенты с когнитивными нарушениями, пациенты, которые не встают с кровати. И, конечно, родственникам хочется быть уверенными, что к ним относятся бережно, что к ним относятся уважительно, что с ними все в порядке. Что про бабушку, которая сама не может позвать на помощь, никто не забыл, что кто-то заходит и навещает. Это тоже их потребность, которую мы стараемся удовлетворить. Поэтому если пациент сам дает согласие… Это важно, он сам должен согласиться с тем, что за ним будут родственники наблюдать. То мы устанавливаем веб-камеру и по защищенному каналу связи с введением кода, пин-кода, родственники из любой точки мира могут в буквальном смысле слова заглянуть в палату и посмотреть, что там происходит.
Итак, прямо сейчас в палате лежит пациент. Представим, что это мой родственник и я нахожусь где-то в другой точке мира или в другом конце города. И прямо здесь с телефона я могу онлайн наблюдать, что ему сейчас выполняют. Например, сейчас мы видим, что медсестра измеряет давление.
— Мы думали, что это будет востребовано для пациентов пожилых. Как оказалось, это очень востребовано для пациентов-подростков. Когда подросток приезжает в палату, маме мы говорим: “Вы хотите знать, что здесь происходит?” Она говорит: “Обязательно, включаем камеру прямо сейчас”. Поэтому определенная возрастная категория подростков, они тоже оказались активными… Родители этих подростков оказались активными пользователями этой системы.
— Как интересно. А вот теперь хочу спросить такой вопрос, именно про врачебную часть. Онлайн-консилиумы, которые вы организуете. Что такое онлайн-консилиумы, как они проводятся и когда есть необходимость их организовывать?
— Вот ковид все ругают, а на самом деле в любом событии можно найти что-то положительное. И ковид дал нам огромный толчок к развитию удаленных технологий, телемедицинских консультаций. Я недавно была рецензентом на одной диссертации. Она была написана про пациентов Красноярского края. Знаете, какая плотность населения в северных районах Красноярского края в нашей стране? На 100 квадратных километров там живут 4 человека. Я даже не могу себе представить. Я пошла в интернет, посмотрела, какая площадь города Москвы, и поняла, что если бы у нас была плотность населения, как в Красноярском крае, то во всей Москве жило бы 100 человек. И вы понимаете, что проблема доступности медицинской помощи для этих районов стоит очень остро. В Москве вы можете сесть в машину и в течение часа оказаться в стационаре, который оказывает высокотехнологичную медицинскую помощь. Далеко не везде это возможно. И поэтому для многих регионов нашей страны развитие телемедицинских технологий дает огромную возможность пациентам получить доступ даже к видео, онлайн-консультации, к самому лучшему, что есть в нашей стране — в независимости от того, где они живут. Поэтому онлайн-консультации, конечно, это запрос пациента, который по тем или иным причинам не может приехать в клинику. Это предоставление необходимой информации: выписки, снимки… И здесь мы можем собрать специалистов из разных медицинских организаций, необязательно быть всем вместе. Особенно это актуально, конечно, для пациентов онкологических. Мы можем привлечь хирурга, который вообще находится в Питере и работает в Питере, для того чтобы узнать его мнение об этом клиническом случае, он проконсультирует пациента из того же Красноярска. Это как раз возможность пациенту получить доступ ко всему самому лучшему, что в медицине есть. И ковиду спасибо за это.
— Да, действительно, вы правы, что везде есть свои плюсы. Но вы знаете, на нашем канале “Кардиошеф” мы, конечно, разбираем больше кардиологические случаи, пациентов. У нас очень много отзывов, под нашими видео, от подписчиков из разных стран. И действительно все хотят получить первичную консультацию от доктора, чтобы понимать, сможет ли он ему помочь или нет. И в данном случае вы прямо говорите “этот самый лучший способ”, когда человек может онлайн проконсультироваться. И если доктор берет его, говорит “да, приезжайте”, он уже с уверенностью даже едет к нам в клинику и здесь может оперироваться.
— Да, да, совершенно верно. Так оно и есть.
— Тогда следующий вопрос. Опять же касательно кардиологических пациентов. Такой профиль, знаете что, не всегда с первого раза можно вылечить навсегда, сердце. Даже если это кардиостимулятор, даже если это РЧА — это всегда дополнительная терапия, это нужно отслеживать моменты адекватности этой терапии. Вот как здесь эту преемственность сохранить? Насколько вы считаете это важным: поддерживать связь со своим врачом и, возможно, получать от него какие-то гарантии. Гарантии того, что он вас не оставит, что он обязательно откликнется на какую-то проблему.
— Вы затронули очень важную проблему о том, что в медицине очень редко бывает волшебная палочка, которой хирург может взмахнуть — и после этого пациент полностью избавляется от своей проблемы и уходит полностью здоровым. Большинство заболеваний, с которыми мы имеем дело, это заболевания хронические, которые требуют постоянной дружбы с тем самым врачом, которому вы доверяете. И, конечно, здесь очень важно, чтобы этот врач был один. Потому что очень многие ошибки и очень многие неточности происходят тогда, когда пациент передается из рук в руки. И в рамках международных стандартов качества есть огромный стандарт, он вот такой вот толщины, как обеспечить безопасность пациента при передаче из рук в руки. От амбулаторного врача к стационарному, от стационарного в реабилитацию, из реабилитации обратно к амбулаторному врачу. И в клинике “Медицина” мы уже много лет, как создали систему, которая минимизирует вот эти моменты при передаче, потому что у нас доктор один ведет пациента и в поликлинике, и в стационаре. Если пациент пришел к кардиологу и кардиолог понимает, что ему нужно поставить кардиостимулятор, то он будет лечащим врачом этого пациента в стационаре. Конечно, он привлечет лучшего хирурга. Хирург приедет, поставит этот кардиостимулятор, но дальше наблюдать за пациентом будет кардиолог. Пациент выпишется на реабилитацию и за реабилитацией тоже будет следить этот же самый кардиолог. Когда реабилитация закончится, он же будет продолжать вести этого пациента годами. И действительно, такие врачи становятся частью жизни пациента…
— Практически членами семьи.
— Практически членами семьи, да. И если эти визиты регулярные, и если мы отслеживаем изменения состояния пациента, мы всегда можем более эффективно вмешаться, где-то что-то скорректировать, подправить дозировку, назначить дополнительный лекарственный препарат, дать дополнительные рекомендации так, чтобы пациент получил самое главное: качество жизни на долгие годы.
— Здорово. В вашем стационаре приветствуется посещение близкими людьми, в реанимации человека. Как вам там удается сохранить инфекционную безопасность?
— Это очень важный и актуальный вопрос, потому что пациент, который находится в критическом состоянии, это не всегда пациент, который находится без сознания. Большинство из них находятся в сознании. И когда любому человеку плохо и страшно, первое, что он хочет — он хочет поддержку близких людей. И если в реанимации ему плохо и страшно, и он ко всему этому еще оказывается в изоляции от тех людей, которые могут дать ему эту поддержку, кто ему близок и дорог, то это усугубляет проблему, а не помогает ее решить. Поэтому мы не ограничиваем посещение пациентов в реанимации за исключением тех моментов, когда им проводятся какие-то процедуры. Но, конечно, реанимация — это чистая зона, поэтому родственники проходят туда в сопровождении персонала, мы их полностью переодеваем. Как вот хирурги переодеваются, так у нас и родственники переодеваются. Мы обязательно следим за тем, чтобы они мыли руки, чтобы они обработали руки антисептиком при входе в реанимацию, при выходе оттуда. И на самом деле большинство наших пациентов в реанимации — это пациенты, с которыми постоянно кто-то находится. Далеко не всегда это один человек: кто-то приходит, кто-то уходит. Я глубоко убеждена, что результаты лечения при таком подходе лучше, чем если мы поместим пациента в изоляцию и к его физическим проблемам прибавим еще проблемы психологические.
— Но я думаю, что вы это видите по отзывам самих пациентов и по результатам, которые вы можете непосредственно оценить, а также сравнить это с другими клиниками, поскольку у вас действительно тоже огромный опыт.
— На третьем этаже находится оперблок и реанимация, поэтому у нас все двери закрыты на электронный замок. Для того чтобы родственники попали, нужно нажать на звонок. После этого из реанимации придет медицинская сестра и откроет дверь. У нас есть комната ожидания для родственников. Туда мы приглашаем родственников, родственники проходят в ожидании доктора. Доктор приходит, рассказывает о пациенте.
— А не получается ли так, что у нас много пациентов в реанимации, родственники никак не пересекаются?
— Когда провожают родственников, к нам сюда, всегда звонят, спрашивают, свободна ли комната. Пересечения родственников здесь нет.
— А, как правило, сколько времени родственник может вот так находиться в комнате ожидания? По вашему опыту.
— Не более пяти минут.
— То, что вы рассказываете, это немножко за пределами не то что понимания и сознания, как даже врачебного. Это действительно какая-то фантастика и, я бы сказала, что новый уровень. Потому что получается, что больница — это место, куда хочется идти, где хочется лечиться, заботиться о своем здоровье, если, не дай бог, что-то случилось. А не то место, которого все пугаются и действительно думают, что если с человеком может что-то случиться, то это будет какой-то неизбежно плохой исход. Вы просто эти стереотипы полностью разбиваете.
— Я вам еще один пример приведу, который, наверное, будет понятен для большинства ваших зрителей, как нам удалось резко улучшить качество лечения в реанимации. У нас есть категория пациентов, которую мы оперируем, — это дети с генетическими дефектами, которым мы делаем достаточно сложные операции, уникальные операции. И после них они находятся в реанимации достаточно долго: 7, 10 иногда 15 дней. Это не дети, это подростки — где-то от 12 до 17 лет. И что мы начали делать. Мы начали девчонкам, которые у нас лежат, раз в три дня мыть голову и заплетать косички. Это совершенно несложно организовать, вы понимаете, что это копейки. Не нужно покупать МРТ за много миллионов долларов. Просто нужна санитарка, которая помоет девочке голову, высушит и сделает ей красивую прическу. И эти девчонки стали намного быстрее переводиться в палатное отделение, потому что у них совершенно другой появился настрой на выздоровление. Когда у пациента появляется желание жить, когда он понимает, зачем ему это надо… А это ведь складывается из мелочей. Это не просто “Мне надо жить”. “Я хочу быть красивой, я хочу красивые косички, я хочу, чтобы мне губы накрасили помадой”. И когда ты пациенту это даешь, то он отвечает на это с благодарностью. И тело его отвечает благодарностью, и процесс выздоровления и реабилитации начинает идти намного быстрее, чем если мы этого не делаем. Это тоже пример того, что у пациента есть потребность и иногда очень просто на нее ответить — и очень просто получить прекрасный результат.
— Как это важно слышать от вас, как от человека с очень глубоким пониманием медицинских процессов, от профессора, то есть это не просто психолог, который рассказывает об этом. То есть насколько вы сами подтверждаете то, что все в нашем организме взаимосвязано. Наталья Владимировна, я не могу не спросить этот вопрос, потому что, глядя на вас, хочется задавать очень много личных вопросов. Ну, во-первых, как получается у вас совмещать работу, руководство таким серьезным заведением, работу в университете к тому же, и то, что вы настолько интересуетесь модой, красотой, вы сами прекрасно выглядите и очень молодо. И это просто, вот понимаете, бесспорный вопрос. Расскажите свои секреты.
— Спасибо большое за ваши комплименты. На самом деле, когда меня сотрудники спрашивают “ как вы все успеваете?”, я всегда отвечаю им только одно: “Я не успеваю”. Правда, я не успеваю [смеется]. Когда много дел, и они разные, тогда каждое из них получается делать эффективно. И всегда должен быть какой-то источник положительных эмоций — твой ресурс. То, в чем ты черпаешь хорошее настроение, что помогает тебе чувствовать себя более уверенно. Этот ресурс для всех разный. Кто-то идет в спортзал и занимается боксом, а кто-то занимается медитацией, кто-то плавает в бассейне. Для меня ресурс — это эстетика. Поэтому, когда вокруг меня красивое окружение, красивые люди, красивые результаты работы, то это дает мне то самое вдохновение для того, чтобы идти дальше и достигать чего-то еще.
— А как вы каждый день это делаете? Потому что оно же складывается из мелочей. Вы интересуетесь модой, красотой действительно в ее проявлении внешнего. Я знаю, что вы очень любите театры. Расскажите, может быть, чуть-чуть подробнее об этом.
— Когда вы приходите в театр, вы прикасаетесь к чему-то такому, чего вы в обычной жизни никогда не видите. Вот сейчас идет Чеховский фестиваль в Москве и на открытии Чеховского фестиваля был танцевальный спектакль, который назывался “Дикое танго”. Люди приехали из Буэнос-Айреса, настоящие аргентинцы и аргентинки приехали из Буэнос-Айреса. Это вообще на другом конце Земли, это какая-то другая планета, другая страна, другие традиции. И они так показали свою культуру, они так показали вот это самое сердце Буэнос-Айреса, что вся аудитория, весь этот огромный зал, который им рукоплескал, по-моему, они все уже были готовы сесть в самолет и полететь в этот самый Буэнос-Айрес, где живут такие прекрасные люди. И когда ты прикасаешься к чему-то, может быть, для тебя чуждому, может быть, непонятному, это всегда очень интересно. Это расширяет твои горизонты, это расширяет твой взгляд на мир и делает его немножечко другим.
— Но еще, такой вопрос, потому что он тоже безумно будет интересен зрителям. Что касается здорового образа жизни, питания. Потому что даже ваша первая диссертация кандидатская посвящена метаболическому синдрому, то есть это то, что сейчас прямо на пике популярности (лишний вес, борьба с лишним весом), и генетике. Что тоже невероятно популярно, потому что говорят, ну кто-то ест не в себя на ночь и все равно остается худой и стройный, а кто-то соблюдает все правила и все равно у него есть какие-то болевые точки. Что можете вот здесь посоветовать, сказать. Как вы организуете свой прием пищи во время дня.
— Генетика, безусловно, очень важна. Но много лет назад, когда я писала свою кандидатскую диссертацию, была такая идея о том, что мы на каждого человека создадим генетический профиль рисков заболевания. И вот человек буквально родится на свет, и мы сможем сказать родителям: вот ему курить нельзя, потому что у него генетическая предрасположенность к раку легкого. А вот сладкого он может есть сколько угодно, потому что у него предрасположенности к развитию сахарного диабета нет. Вот такой профиль, чтобы человек знал, что ему можно, что нельзя, и в общем, следуя этим рекомендациям, прожил долгую, счастливую и здоровую жизнь. Вот такая была красивая идея. 20 лет назад этой идее было посвящено большое количество исследований. Но на самом деле так не получилось, потому что генов у нас с вами очень много, они вступают между собой в разные взаимодействия. И группы генетических заболеваний, которые определяются одним геном, конечно, есть, но это маленький-маленький спектр. Все остальное — это комбинация того, что вам дали родители, того, что вам дала природа, с тем, как вы живете каждый день, с какими факторами вы эти гены совмещаете в течение всей своей жизни. Поэтому да, есть люди, которые склонны к набору лишнего веса. Есть люди, которые склонны к артериальной гипертензии. Есть люди, у которых легко и быстро развивается атеросклероз, казалось бы, без каких-либо факторов риска. Именно поэтому нужна диспансеризация, наблюдение у врача первичного звена, для того, чтобы выявить эти проблемы на самой-самой ранней стадии. Потому что, к сожалению, мы пока не можем посмотреть и точно сказать: “В возрасте 31 год у тебя повысится холестерин, и если ты не пересмотришь свою диету, в возрасте 45 лет у тебя случится инфаркт”. Нет у нас пока возможностей давать такие прогнозы. Поэтому генетика — это основа. Мы на эту генетику накладываем сверху наш образ жизни. И из этого иногда получаются проблемы. И для того чтобы эти проблемы вовремя заметить и правильно на них воздействовать, очень важно дружить с тем самым семейным врачом-терапевтом, с кардиологом, который точно знает, как правильно провести диспансеризацию, какие факторы риска нужно оценивать и что сделать, чтобы эти факторы риска уже не превратились в большую проблему.
— Очень важно, что вы это сказали, потому что я и специально задала этот вопрос, потому что сейчас очень много блогеров, без медицинского образования, которые советуют разные диеты, разные образы жизни. Но, скорее, из своего опыта или очень маленькой информации, которая есть у них. А все-таки врач, который прошел много этапов образования, понимания организма, который работает в определенной системе, конечно, может больше помочь человеку, просто не нужно бояться этого.
— Не нужно бояться и очень важно, чтобы врач тоже уделял внимание этим аспектам. Потому что образ жизни — это основа. Не будет изменения образа жизни — ни одна таблетка не поможет. Я много лет работала участковым терапевтом, у меня было много подопечных и много пациентов с атеросклерозом, с факторами риска. Как правило, это были пациенты с определенным избыточным весом и с определенным нежеланием что-то менять в своем образе жизни. Которые приходили и говорили: “Ну, медицина, уже 21 век, вы же уже все знаете, все изобрели. Дайте мне такую таблетку, чтобы я дальше пошел лежать на диване и кушать то, что я люблю”. И да, я объясняла пациентам, что так оно не работает. Есть какие-то простые вещи, которые можно сделать. Пациенты всегда говорили: “Мне некогда ходить в спортзал, мне некогда гулять”. Я всегда им говорила: “Вы смотрите новости по телевизору?” Они говорят: “Смотрю”. “Сколько новости идут?” “30 минут”. Я говорю: “Уберите диван. Вот просто возьмите и уберите диван от телевизора и поставьте туда беговую дорожку”. Вы хотите 30 минут смотреть новости? Вы их смотрите. Но вы их смотрите, и вы в комфортном для вас ритме делаете определенные движения ногами. И вы встраиваете рекомендации по выполнению образа жизни в привычный для вас образ жизни.
— Незаметно.
— Незаметно, вы его не меняете. Вам не надо специально ехать на другой конец города, чтобы попасть в супердорогой фитнес-клуб, чтобы на супердорогой дорожке встать и 30 минут там ходить. Смотрите ваши новости, но смотрите и ходите одновременно. И тогда вам понадобится меньше таблеток, меньше дозы, меньше нашей профессиональной помощи. Мы всегда рядом, но, знаете, особенно в стационар, чем реже — тем лучше.
